«Моцарт и Сальери»: литературный первоисточник как оперное либретто

Моцарт у А. С. Пушкина соединил в себе сиюминутное и вечное, индивидуальное и общечеловеческое, мирское и возвышенное. Это проявилось в соединении противоположного — светлого, веселого и трагического. В сжатом виде они заключены в описании Моцартом пьесы — «безделицы», пришедшей ему «намедни ночью»:

«Представь себе… кого бы?

Ну, хоть меня — немного помоложе;

Влюбленного — не слишком, а слегка —

С красоткой, или с другом — хоть с тобой,

Я весел… Вдруг: виденье гробовое,

Незапный мрак иль что-нибудь такое…».

Как легко, играючи говорит пушкинский Моцарт о том, что подспудно несет в себе роковое начало, фатальную предопределенность, возможно, мысли о смерти (ведь композитор в это время работал над Реквиемом).

Обратим внимание на это пушкинское «вдруг». Моцарт в трагедии весь состоит из «вдруг», из внезапных переключений, стремительных поворотов состояний и событий, из неожиданностей: «Ага! увидел ты! А мне хотелось / Тебя нежданной шуткой угостить». Или: «Нес кое-что тебе я показать; / Но проходя перед трактиром, вдруг / Услышал скрыпку…».

В этом проявляют себя не только черты характера героя, но и важнейший принцип моцартовского стиля — ярко выраженная театральность его мышления. Поэтому и момент появления трагического («виденье гробовое») А. С. Пушкин дает через типично моцартовский прием вторжения. Этот эффект присутствует во многих оперных сценах композитора и, разумеется, самый яркий пример — «Дон Жуан» (внезапное появление Командора в первой сцене, а в финальной — его статуи).

Мы не знаем, раскрывая содержание моцартовской пьесы устами автора, имел ли в виду А. С. Пушкин какое-то конкретное сочинение композитора? Но типологическую черту моцартовской драматургии поэт обозначил абсолютно точно. Подтверждений тому может быть названо множество.

А. С. Пушкин как будто проникает в «материю» и «дух» композитора. Моцарт — есть музыка. Поэтому его характеристика отражает суть его творчества. Музыкальные прозрения А. С. Пушкина в этой пьесе потрясают. Форма маленькой трагедии тоже кажется «списком» моцартовского театра.

В развернутом виде поляризация светлого и мрачного в трагедии А. С. Пушкина заключена в соотношении двух ее сцен. В первой господствует безмятежное веселье, во второй царят настроения мрака, угнетенности, зловещих предчувствий. На первый взгляд, контраст даже чрезмерный, если иметь в виду принцип единства времени, места и действия, на который опирается А. С. Пушкин в своей трагедии.

Трагическое зарождается и прорастает в «Моцарте и Сальери» уже в первой сцене — в недрах комедийного. Именно здесь Моцарт рассказывает о томившей его бессоннице, когда в его ночные раздумья вторгается «незапный мрак», причина которого проясняется во второй сцене: «Мне день и ночь покоя не дает / Мой черный человек». В трагическую же атмосферу второй сцены, напротив, проникает элемент комического — через упоминание неунывающего весельчака Бомарше, который говорил: «Как мысли черные к тебе придут, / Откупори шампанского бутылку / Иль перечти "Женитьбу Фигаро"». Эту взаимосвязь можно было бы обозначить как сквозной симфонический процесс взаимодействия двух образно-тематических сфер. Поразительно, но своим универсальным «художественным слухом» А. С. Пушкин уловил, таким образом, одно из величайших открытий Моцарта, оказавшее воздействие на всю последующую историю оперы — театрально-симфонический синтез.