«Моцарт и Сальери»: литературный первоисточник как оперное либретто

В пушкинской характеристике Моцарта дается солнечность, светоносность образа. Это проявляется в том, что он не видит темных сторон души Сальери. Божья длань не только наделила его музыкальным гением, но и вложила кристально-чистую младенческую душу. Отравленный кубок он пьет за здоровье своего отравителя, называя его «сыном гармонии». Во время исполнения Реквиема Сальери плачет: «Эти слезы / Впервые лью: и больно и приятно, / Как будто тяжкий совершил я долг, / Как будто нож целебный мне отсек / Страдавший член!». А Моцарт, принимая эти слезы на счет душевности Сальери, искренне восхищается им: «Когда бы все так чувствовали силу / Гармонии!».

Светлому облику Моцарта у А. С. Пушкина противостоит образ Сальери. Если Моцарт — фигура идеальная: он естественен, гармоничен, правдив, то Сальери просто соткан из противоречий. Исследованию «глубинных течений», «подводных камней» его характера А. С. Пушкин отводит в пьесе больше места, чем Моцарту. Моцарт — всегда участник диалога, Сальери же раскрывается еще и в двух протяженных монологах. Кульминация действия пьесы тоже связана с ним — это сцена отравления.

Но заметим, что внешнее действие здесь сведено к минимуму. Оно разворачивается вокруг одного события — встречи Моцарта и Сальери. При такой небогатой фабуле А. С. Пушкин сосредоточился на внутреннем действии, где «полем брани» становится душа Сальери.

Образ знаменитого мастера также помещен в мифологическое и мифотворческое пространство. Не исследуя во всех подробностях судьбу прототипа пушкинского персонажа, остановимся на одной, невольно напрашивающейся аналогии — намеке на образ Фауста.

Трагедия открывается развернутым монологом Сальери, где он, так же как и Фауст, подводя итог своей жизни, видит, его что труды и усердие не вознаграждены. Его вывод о несправедливости мира: «Все говорят: нет правды на земле. / Но правды нет и выше.» — закладывает драматический конфликт, который и становится движущей слой действия.

Как известно, в основе любого конфликта лежит противоречие. В чем же оно заключается в этой трагедии?

Сальери, вслед за Фаустом, открывает, что ему недоступен высший мир. Печальный парадокс Фауста: жизнь положена на то, чтобы открыть эликсир бессмертия; но эта цель не достигнута. В зените жизни Сальери обнаруживает, что его идеал музыканта девальвирован (постепенное освоение мастерства, постижение науки сочинять — «Поверил я алгеброй гармонию»). Идеально скроенный в сознании Сальери мир рассыпался, и он видит в Моцарте своего разрушителя:

«О небо!

Где ж правота, когда священный дар,

Когда бессмертный гений — не в награду

Любви горящей, самоотверженья,

Трудов, усердия, молений послан —

А озаряет голову безумца,

Гуляки праздного? О Моцарт, Моцарт!».

Моцарт даже и не помышляет о конфликте. Здесь нет открытого противостояния героев в непримиримой вражде. Более того, внешне все выглядит весьма благополучно — дружеский обед, рассуждения о прекрасном искусстве. Это внутренний конфликт, раскрывающий скрытую коллизию героя: борьбу с самим собой, сомнениями, желаниями, слабостями, лишенными сценически действенного проявления. Уже в первом монологе Сальери появляется — приговор самому себе: